 |
-
По многочисленным просьбам наших читателей и посетителей сайта a-pravda.ru мы начинаем серию публикаций, в которых поднимаются наиболее животрепещущие вопросы, волнующие в целом все православное сообщество. Четкие, ясные, исчерпывающие ответы на них дает русский православный богослов и миссионер Русской православной церкви, самый читаемый церковный публицист, автор множества книг и статей, профессор Московской духовной академии и семинарии, Свято-Тихоновского Гуманитарного университета, кандидат философских наук и богословия диакон Андрей Кураев.
-
- – Отец Андрей, какие светские стереотипы вас раздражают больше всего?
- – Это уверенность неверующих в том, что нам, христианам, ничего нельзя осуждать. Таков якобы стандарт христианского поведения, придуманный для христиан нехристианами. Мол, раз вы верующие, то должны всегда подставлять вторую щеку, перед всем смиряться, всем кланяться. На самом деле христианство – категория куда более сложная: наш принцип – любить грешника и ненавидеть грех. Это значит, что надо уметь отличать свое отношение к злому поступку (или ошибочному мнению) от отношения к человеку, совершившему этот поступок.
- В порядке борьбы с этим стереотипом я, наверное, скоро буду выходить на лекцию с табличкой: «Осторожно! Я плохой христианин!» В смысле – могу дать сдачи (полемически).
- – Почему после революции православный народ так быстро отказался от своих святынь, так легко отвернулся от Бога?
- – Дело в том, что есть люди по-разному одаренные. Именно религиозно одаренные. Есть люди по-разному отзывчивые к евангельскому слову.
- Впрочем, «стремительного отворота» тоже не было. Всесоюзная перепись населения 1938 года была последней переписью, на которой задавался вопрос об отношении к религии. Оказалось, что примерно половина городского населения и две трети сельского населения не постеснялись заявить о своей религиозности. А ведь в анкете, где ты называешь свою фамилию, имя, отчество, сказать о своей вере, да еще в такие времена, – это очень серьезный жест.
- Быстро сломалась не вера, а способы ее трансляции. Люди, воспитанные в старой школе, остались в вере, но они не сумели передать свою веру детям, не сумели противостоять пропаганде. И в этом изъян поколений тридцатых-сороковых годов. Они воспринимали веру или как нечто само собой разумеющееся, или как что-то такое, за сохранение чего отвечает государство. Или батюшка. Люди не были готовы к самоорганизации и физической защите своих святынь и к тому, чтобы знать веру настолько хорошо, чтобы передать ее своим детям вопреки давлению официальных органов.
- – Фазиль Искандер говорил, что вера – это как музыкальный слух: кому-то дано, кому-то нет. Дело не в уме, не в личных качествах человека – просто кто-то может различать оттенки нот, а кто-то – нет. Это верно?
- – Это очень близко к истине. Единственное уточнение – совсем неспособных не существует. Трагедия церковной жизни состоит в том, что формы и цели религии формируются людьми богатырского духовного роста – святыми. Их душа жаждет большего подвига, большей молитвы, большей душевной чистоты. Многие начинают им подражать. А если еще и государство является христианским, то за образец жизни берутся жития святых. А потом оказывается, что эта одежда не впору многим людям – людям, не имеющим религиозной одаренности, а порой просто бездарных. Знаете, как однажды Иван Бунин сказал о Льве Толстом: «Просто у Толстого нет органа, которым верят». Такие люди не имеют личного религиозного призвания, но в христианском государстве они вынуждены имитировать духовность. А потому в них потихонечку начинает расти чувство отторжения: «Зачем?! Я не понимаю, к чему это. Давайте обойдемся без этого!» И со временем может возникнуть протест.
- – Если народ не свят – можно ли считать, что он мертв?
- – При условии, если он позволяет плевать на свои национальные, религиозные, культурные, исторические святыни. Есть известная формула священной войны, выведенная еще Цицероном: pro aris et focus – «за алтари и очаги». Если очаги разоряются, а святыни оскверняются и при этом реакции никакой нет – значит, люди готовы быть рабами.
- – В данном случае – рабами кого или чего?
- – Рабами захватчиков. Кто же еще разрушает очаги и алтари? Сейчас противостояние идет не по паспортам. Сейчас это противостояние мировоззрений – нигилистического «поколения пепси-колы» и людей, которые не хотят считать себя этим поколением. Есть чело-веки (у них чело, обращенное к вечности), а есть ходячие «куски человечины».
- – Как вы относитесь к людям некрещеным, неправославным?
- – Очень разные бывают мотивы у неверья. Есть такой атеизм, к которому я отношусь с уважением и состраданием. Это атеизм Жан-Поля Сартра и Альберта Камю – атеизм неудачного поиска. Человек хотел бы видеть небо живым и зрячим, но не смог. Его неверие – заноза, которую он сам ощущает в своей душе: «Ты чувствуешь сквозняк от того, что это место свободно» (Борис Гребенщиков). Бывает, что неверие есть порождение некоего откровенного самоуверенного хамства.
- Задача миссионера – помочь человеку познать правду о себе. А вот дальше я уже бессилен. Дальше уже тайна самого человека и тайна Божьего промысла. Мое дело – бросить семя, дать человеку некоторое представление о православии. А когда его душа откликнется – может, не сейчас, может, через двадцать лет, может, когда он поползет в петлю, – вдруг он вспомнит: «Подожди, ведь была же возможность жить иначе, открылась дверка туда, в мир церкви, а я не вошел. А если все-таки попробовать? Отложить эту петлю до завтра, а сейчас в храм идти?» Еще раз повторяю, дело миссионера – бросить семя. А когда оно взойдет, это уже дело Бога.
- – Известно, что с принятием крещения человек получает отпущение старых грехов. Предположим такую ситуацию: некто, на протяжении всей своей жизни много и долго грешивший, незадолго до смерти принимает крещение и таким образом как бы получает «фору» перед человеком, крещенным в детстве, но за свою долгую жизнь много раз оступавшимся...
- – Этот вопрос еще раз заставляет обратиться нас к теме различия православия и западного христианства. Для католического или протестантского мышления спасение – это некое отрицательное понятие, то есть избавление от чего-то: от греха, от наказания за грех. В православии спасение есть позитивное понятие – соединение во Христе, соединение с Богом. Да, на человека, прожившего всю жизнь вне заповедей, вне благодати Христовой и лишь на смертном одре принявшего крещение, Господь не будет гневаться за грехи. Но дело в том, что человек своими грехами все равно свою душу изуродовал. Представьте себе инженера, по вине которого произошла какая-то серьезная технологенная катастрофа, та же чернобыльская авария. И вот на смертном одре на тюремной койке он получает помилование. Его вина прощена, но последствие этой вины он несет в себе. Он уже отравил свою душу и сжег свое тело. Он умирает от радиации и болезней. Так и человек, проживший всю жизнь во грехе.
- Если его душа при жизни не смогла встретить Христа, насытиться Светом, то будет ли ему в радость встреча и вечное предстояние перед Христом – перед Тем, от Кого он всю жизнь убегал? Да, своим предсмертным покаянием он спас себя от вечного безбожия, но и полноту духовных даров Христа он в себя не вместит.
- – Интерес к оккультизму и в самом деле довольно неожидан для нашего в общем-то безрелигиозного общества. Что вы думаете о природе этого интереса?
- – Я бы не сказал, что наше общество безрелигиозно. Напротив. По моим наблюдениям, сегодня в России количество верующих раза в три превышает количество жителей. Попробуйте провести небольшое социологическое исследование. Выйдете на свою лестничную площадку, позвоните во все квартиры и спросите: «Вы собираетесь праздновать Пасху?» Никто не скажет нет. С другой стороны, народ у нас верит и в астрологические прогнозы, и в сплетни о банковских реформах, и в вести о конце света. То есть современное массовое сознание характеризуется всеверием. Отчасти это связано с советскими временами. С тех пор осталось убеждение о том, что разум и вера несовместимы. Раньше советский человек между верой и разумом выбирал веру. Сегодня мода изменилась, но из-за несовместимости разума и веры люди по шаблону выбирают веру, говоря разуму: «Долой!» А потому в дом начинают залетать барабашки. Увы, общество в целом не может из «вечной мерзлоты» атеизма шагнуть в высоту православия. Сегодня люди обречены на то, чтобы пройти всю историю религии, начиная от нуля, и потихонечку – через мир магизма, мир оккультизма, шаманизма – дойти до Евангелия...
- – Но до христианства мы уже не дойдем...
- – Многие уже сейчас доходят. И дойдут. Моя надежда – на нормальную человеческую физиологию. Я надеюсь, что у людей сработает рвотный рефлекс. Когда со всех сторон перекармливают оккультизмом, рано или поздно человек пресытится. Однажды человек обомлеет: «Да что же это я с собой позволяю делать?!» Что же это меня с утра до ночи обзывают то голубой свиньей, то красной крысой! Почему мою жизнь и свободу отбирают, заявляя, что я управляюсь расположением звезд?..» И вот когда человек поймет, какой отравой его кормят, он однажды вслед за Осипом Мандельштамом скажет: «Я христианства пью холодный горный воздух».
- – Так все же – наше общество языческое или атеистическое?
- – Я убежден, что мы живем среди язычников. Атеист – это крайне редкое существо, и его пора вносить в Красную книгу. Если он и атеист по отношению к Библии, то он совсем не атеист по отношению ко всяким гороскопам, восточным календарям.
- – В чем, на ваш взгляд, сила новых религиозных течений?
- – Отчасти в примитивизме. У сектантов подготовить проповедника совсем не сложно. Почитал, поучил Библию – и вперед с песнями (с «гуслями»). А православие – это целая библиотека. Надо знать историю церкви, наше богослужение, творения святых отцов, философию и историю религии.
- Главная причина успеха всех сект – в их технологичности. В православии есть фундаментальная неясность даже для нас самих. Любой православный человек, если его спросить, как он пришел в церковь, скажет: «Да я не знаю, меня Господь Сам привел». Здесь есть какая-то тайна личного обращения. А в сектах все очень технологично – вот тебе мантра, вот тебе гуру, вот тебе путь. Все это очень привлекает современного человека. Но есть те, кого эта предсказуемость отпугивает. Они знают вкус свободы и тянутся к православию.
- В любом случае рост сект – это обличение нас. Господь бросает нам вызов: «Научитесь быть христианами, научитесь сознательно и открыто говорить о своей вере».
- – Что вы можете посоветовать человеку, который в Бога верит, а в бессмертие души поверить не может никак?
- – Ну здесь уже есть некий повод для самоуважения. Большинству людей сегодня кажется, что никакого Бога нет, а они зато совершенно бессмертны. Это и называется оккультизмом. И увлечение им, на мой взгляд, свидетельствует о душевной неразвитости.
- Если же говорить о конкретных рецептах... Вы что же, действительно полагаете, что Бог работает начерно? Пишет и рвет, пишет и рвет? Это было бы слишком унылое времяпрепровождение. Ничто не пропадает. Как говорил Федор Достоевский, здесь, на земле, все начинается и ничего не кончается. Стоило ли создавать такую сложную систему, чтобы пустить ее под откос.
|
 |
